Соратникам по СФ – дружески.
– Эй, парни, хватит! – задыхаясь от смеха, просипел Росс Браун. – Сезон окончен, расслабьтесь!
Механики его не слушали. Покачиваясь от
выпитого, сосредоточенно сдвинув брови, они толпились вокруг стола,
переоборудованного под пит-лейн. Там уже застыл в боевой готовности,
сверкая глянцевыми боками, здоровенный красный перец, изображавший
победоносный болид. Из перца торчали четыре зубочистки, пара визитных
карточек заменяла антикрылья.
– Три, два, один, пошел! – выкрикнул
«человек с леденцом», на этот раз с настоящим, и команда ринулась
вперед. Четыре колесика киви заняли свои места на зубочистках, механики
подняли руки, сигнализируя о готовности, и только заправщик не
торопился, заполняя «бензобак» перца коньяком через кондитерский шприц.
Наконец и он завершил работу, леденец взвился в воздух... Болид не
двигался.
– Заглохло, толкай! – взвыли механики.
Сильный щелчок по задней визитке – и перец, вихляясь и на ходу теряя
колеса, пролетел сантиметров двадцать и развернулся поперек
«пит-лейна». Обессилевшие от хохота механики и наблюдавшие за ними
зрители со стоном повалились на стулья.
Это была знаменитая командная вечеринка
«Феррари» после очередного чемпионского сезона – единственный в году
Вечер, Когда Можно Всё. Развлечений в зале хватало и тем, кому болиды
за год осточертели до последней крайности. Уже после первого тоста к
огромному, по-новогоднему мигающему лампочками музыкальному центру
выстроилась очередь. Петь под караоке желали все, не смущаясь
отсутствием голоса и слуха: после определенной порции алкоголя свое
пение начинает казаться божественным, а на чужое внимания не обращаешь.
К дальнему столику, откуда открывался
стратегический вид на весь зал, было придвинуто три стула, но сейчас за
ним сидели лишь двое; оба внимательно следили за происходящим на
низенькой сцене возле музыкального агрегата.
Очень разные, сейчас они были неуловимо
похожи – несытыми, тоскующими взглядами. Крохотный, весь из уютных
лучиков-морщинок, с вечно вздернутыми, как у спаниеля, редкими бровками
и умильной полуулыбочкой – всемогущий Жан Тодт. И набыченный,
широколобый, широкоплечий, весь как из меди литой крепыш с неожиданно
робкими и виноватыми глазами – Рубенс Баррикелло, второй быстрейший
пилот мира. Оба были пьяны, расслаблены и грустны.
Их взгляды, как лазерные указки,
скрестились на том, кто, отстояв очередь у караоке и приняв теплый от
рук предыдущего Карузо микрофон, сосредоточенно просматривал список
песен. Чемпион мира, великий и ужасный Михаэль Шумахер, несравненный
Красный Барон слегка пошатывался и попадал пальцами мимо кнопок. В его
взъерошенных светлых волосах застряла веточка базилика, на белой
рубашке восклицательным знаком алел отпечаток сектора пиццы. Жан и
Рубенс завороженно следили за каждым его движением.
– Красивый... – со вздохом пробормотал
Тодт и подпер щеку маленькой, почти детской ручкой, отчего все его
морщинки съехали набок.
Бразилец вздрогнул, как от пчелиного
укуса, и бросил на шефа тяжелый темный взгляд. По лицу Жана блуждала
его обычная улыбочка, но сейчас она выглядела нестерпимо печальной.
– Красивый, – осторожно согласился Рубенс. Вновь посмотрел на сцену и убежденно добавил: – Очень.
Михаэль тем временем разобрался с
управлением и, притопывая ногой, ждал окончания проигрыша. Судя по
выбору песни, он ощущал себя воскресшим Элвисом – и старался
соответствовать. По мнению пары за дальним столиком, покойный Король
Барону в подметки не годился.
Маленький француз с хирургической
точностью наполнил свой бокал до самого ободка и вопросительно качнул
горлышком бутылки в сторону Рубенса; тот согласно кивнул и придвинул
свою рюмку. Уткнувшись в мартини, Тодт почти неслышно продолжил:
– Красивый и жестокий... – помолчал немного и решился: – Он разбил мое сердце.
Рубенс резко повернулся к нему,
расплескав выпивку. Он не произнес ни слова, но его мысленный вопль был
таким отчетливым, что его должны были услышать все в зале: «Что ты
имеешь в виду?!»
Михаэль запел «Wooden Heart», неумело,
но старательно копируя вкрадчивые кокетливые интонации Элвиса; Жан и
Рубенс, не сговариваясь, затаили дыхание, словно этот скрипучий голос
был самым чарующим в мире звуком. Однако когда первый куплет
закончился, бразилец нашел в себе силы вернуться в реальность
настолько, чтобы, склонившись к шефу, яростно прошипеть:
– Что вы имеете в виду?
Жан медленно, словно просыпаясь,
приоткрыл глаза. В сумраке зала они обрели цвет: темно-голубой, как у
только что прозревшего котенка.
– Ах, Рубиньо... – тихо сказал он. –
Этого тебе не понять. Я люблю его всей душой, а он играет мной, словно
я не живой человек, а безделушка...
Жан прерывисто вздохнул, сложил бровки домиком и, покачав головой, сделал большой глоток мартини.
«’Cause I’m not made of wood and I don’t
have a wooden heart...»[1] – заливался соловьем Михаэль. Неотразимую
улыбку Короля рок-н-ролла он освоил без труда и сейчас пытался
воспроизвести фирменное чувственное покачивание бедрами, из-за которого
Элвиса при жизни показывали по ТВ только выше пояса. Получалось очень
похоже.
На лбу и скулах Рубенса выступили красные пятна; он сжал кулаки, но пока сдерживался.
– Что вы имеете в виду? – угрожающе повторил он, слегка толкая босса в плечо, чтобы вывести его из алкогольно-любовной нирваны.
Не сводя глаз с обтянутых голубыми джинсами чемпионских бедер, Жан мечтательно пробормотал:
– Ах, до чего же хорош...
Толчок в плечо повторился, на этот раз более весомый. Тодт повернул голову и смерил обидчика снисходительным отеческим взглядом.
– Руби, – терпеливо произнес он на своем
старомодном и церемонном английском. – Только твоим опьянением могу я
объяснить такой живой интерес к моей личной жизни...
– Личной... жизни?! – задыхаясь, повторил Рубенс.
– Личной, личной, – покивал Тодт. – И
если Михаэль дарит меня своей благосклонностью, сколь бы дорого мне ни
приходилось за нее платить, это только наше с ним дело.
Баррикелло издал звук, сходный с ревом
лося-самца во время гона, и воздвигся из-за стола. Поднятый за воротник
маленький француз беспомощно затрепыхался в воздухе, пытаясь
освободиться. «О!» – переглянулись механики и потихоньку подкрались
поближе – развлечение обещало быть поинтереснее пит-стопа. Михаэль,
круживший по залу с микрофоном в руках, бросил на них лукавый довольный
взгляд и запел громче.
– Что вы... – в третий раз начал Рубенс,
но тут наконец до него дошло, что ответ на этот вопрос он уже получил.
Он отпустил начальника, мешком плюхнувшегося на стул, схватился за
голову и зарыдал. Механики смущенно отвернулись.
Жан поспешно поправил рубашку, потер занемевшую шею и обеспокоенно похлопал пилота по спине.
– Ну-ну, Рубиньо, что ты... Прости, что я так резко выразился. Конечно же, тебе есть дело до моей жизни, как и мне до твоей...
Рубенс поднял ошарашенный, неверящий взгляд и потрясенно прошептал:
– Как... он и с вами тоже?!
Несколько секунд они молча смотрели друг
на друга, переваривая сказанное. По напряженным скулам Рубенса
перекатывались такие желваки, словно он жевал подкову. Детские пухлые
пальчики Тодта сгибали в кольцо чайную ложку. Оба по-борцовски сгорбили
плечи и вытянули вперед шеи, сверля друг друга враждебными взглядами,
как мартовские коты на крыше. Между их носами оставалось не больше пяти
сантиметров.
Ложечка жалко вякнула и сломалась. Жан непонимающе глянул на обломки и отбросил их в сторону.
– Так, – спокойно сказал он. – А с этого места поподробнее.
Дорвавшегося до караоке Михаэля могло
остановить только тотальное отключение электричества во всем
Маранелло[2]. Игнорируя робкие роптания очереди, он самозабвенно пел
песню за песней, успевая поглядывать краем глаза на интересовавший его
столик. Там все шло по плану: подрались, поплакали и теперь ожесточенно
делят его между собой. Глаза безумные, волосы дыбом, Жанно черкает
что-то на салфетке, раздирая бумагу, у Рубика трясутся руки, он
выхватывает ручку и начинает писать сам... Периодически их голоса
заглушают даже музыку: «Bastardo[3]!» – «Fils de pute[4]!» – «Своими
руками бы придушил!» Ах вы, ревнивые мои...
Интересно, чем кончится вечер? Пожалуй,
разнообразия ради Михаэль не отказался бы от обоих сразу. Это было бы
забавно... Плотоядно усмехнувшись, он прополоскал горло вином и с новой
силой приступил к надругательствам над Элвисом: «You’re a devil in
disguise...»[5]
...Рубенс шумно выдохнул и оттолкнул от
себя исписанную салфетку. «Это дело надо запить», – подумал он, и Жан,
словно приняв его телепатему, приглашающе приподнял бутылку.
– Ну вот, теперь понятно, – слегка
повеселевшим голосом сказал Тодт. – Все сходится. Значит, в тот вечер,
когда он «слишком устал для этого»...
– ...он был у меня! – подхватил Рубенс, помахивая составленным календариком. – А этот «банкет со спонсорами» восемнадцатого...
– ...проходил в моем номере, – кивнул
Жан и ухмыльнулся. – Хотел бы я знать, сколько у него еще таких же
идиотов, как мы, – свободных дней-то много осталось!
– Ночей, – поправил Рубенс и покраснел.
Посмотрел на сцену, где неутомимо голосил керпенский[6] соловей, и
беззлобно добавил: – Bastardo.
– Fils de pute, – с улыбкой отозвался Тодт и поднял бокал. – Наше здоровье!
– Чин-чин! Нет, ну надо же было нам так головы заморочить... Своими руками бы придушил.
– Не стоит, Рубиньо. Честное слово, не стоит. И... знаешь, ты очень симпатичный.
Рубенс приподнял бровь и удивленно усмехнулся.
– Вы тоже ничего, – признался он и залпом выпил.
...Разрумянившийся и вспотевший,
чрезвычайно довольный собой Михаэль передал микрофон нетерпеливо
подпрыгивающему Россу Брауну и, грациозно огибая столики, направился в
свой угол. Он был уже достаточно разгорячен своими танцами, игривыми
текстами Элвиса и всеобщими восхищенными взглядами. Да, пожалуй,
сегодня он возьмет сразу двоих...
За дальним столиком никого не было,
сиротливо валялись сломанная ложечка и скомканная салфетка; бутылка
мартини была пуста. В толпе механиков злорадно захихикали. Михаэль
растерянно огляделся – пара его преданных поклонников была уже на
полпути к дверям. Пухлая рука Жана лежала на литом бедре Рубенса, а
тот, нежно обнимая маленького француза за плечи, шептал ему на ухо
что-то такое, от чего тот смущенно посмеивался. Вечер, Когда Можно Всё,
для них только начинался.
© Джуд, 04.06.2005
[1] «Потому что я не из дерева, и сердце у меня не деревянное...» (англ.)
[2] Город в Италии, где находится штаб-квартира «Феррари».
[3] Ублюдок (порт.)
[4] Сукин сын (фр.)
[5] «Ты – переодетый дьявол...» (англ.)
[6] Керпен – город в Германии, родина Михаэля Шумахера.
|