Приветствую Вас Гость | RSS

Архивы Джуда

Вторник, 16.04.2024, 12:16

Вознесение

Черная непроглядная ночь, и проливной дождь, и редкие звезды в просвете облаков. Двое взбираются на холм, скользя по размокшей глине, тихо, сквозь зубы матерясь. У них простые грубые лица и крепкие руки, от них пахнет сырой рыбой и табаком. Зачем они крадутся словно воры, пригибаясь к земле?

Препятствие возникает перед ними так неожиданно, что они отшатываются назад. Но тут же закипает лихорадочная деятельность. Дважды взблескивает нож, откуда-то сверху доносится приглушенный голос: «Держи, осторожнее!» и мокрое от дождя безжизненное тело валится на руки одному из пришедших. Второй неуклюже спрыгивает вниз, затыкает за пояс нож, и оба с ужасом и надеждой вглядываются в почти невидимое в темноте лицо третьего, прижимаются ухом к его обнаженной груди, напряженно прислушиваются. Их заросшие жесткой бородой лица освещаются неуверенной улыбкой, и тот, что помоложе, выдыхает в радостном изумлении:

- Жив! Бьется!

Тотчас же черная скорченная тень шевелится в канаве, и слышен сдавленный стон, словно кто-то зажимает себе рот руками. Но те двое ничего не слышат: подхватив на руки тело спасенного ими, они почти бегом спускаются с холма, оскальзываясь, хохоча, готовые умереть от любви и счастья. Жив!

Тот, что прятался все это время в канаве, шатаясь. выбирается на ровное место и падает, не устояв на дрожащих ногах. Когда-то, наверно, он был очень красив, но сейчас тонкое гордое лицо обезображено до неузнаваемости побоями и грязью, жалкие лохмотья почти не прикрывают сломанные ребра, он дрожит и стонет сквозь зубы, но не от боли или холода – от любви и счастья. Жив!

Собравшись с силами, он пытается встать, прижимая руки к груди и не замечая слез, вперемешку с дождем катящихся по измученному лицу. С третьей или четвертой попытки это удается ему, и он, поминутно спотыкаясь и вскрикивая от боли, бредет в ту сторону, куда унесли спасенного только что человека.

 

...Крошечная комнатка, высеченная прямо в скале, похожа на каменный стакан с высокими стенками. Горит лампа, в маленьком очаге уютно трещит хворост. У огня сидят две женщины – молодая и старая – и негромко разговаривают о чем-то своем. Вдруг снаружи слышны громкие, радостные голоса, басовитый смех, и двое со своей ношей входят, пригнувшись, чтобы не задеть притолоку. Женщины вскакивают, проворно подбегают к ним, но все ясно без слов – радость словно летает в воздухе между ними диковинной птицей.

Женщины – удивительные создания: с поразительной быстротой и легкостью они переходят от глубочайшего отчаяния к деятельной радости. И вот сейчас уже грелась в котелке вода, рвалось на полосы тонкое полотно, и даже безжизненное лицо раненого чуть тронул слабый румянец. Бородатые великаны сразу присмирели и тихо уселись в углу, робко поджимая грязные ноги, и только изредка шумно вздыхали, вглядываясь в любимое лицо.

Та женщина, что была помладше, промыла раны теплой водой, а вторая умастила их целебной мазью и забинтовала чистым полотном. После молодая, встав на колени у изголовья постели, приподняла голову раненого и дала ему выпить горячего вина с пряностями из деревянной чашки. Длинные ресницы вздрогнули, он чуть слышно застонал и открыл глаза.

Радость, которая встретила это простое событие, можно было сравнить только с радостью от первого крика новорожденного. Старая женщина заплакала, молодая кинулась целовать ступни его маленьких ног, а бородачи смущенно пихали друг друга в бока, не умея иначе выразить свое счастье. Казалось, их жизнь и смерть зависели от того, очнется ли этот бледный изможденный человек, выглядевший жалко и беззащитно от прилипших к исцарапанному лбу мокрых светлых волос.

Но он сам оставался беспокоен, и потемневшие от боли синие глаза тревожно искали что-то, переходя с одного лица на другое. Бескровные губы шевельнулись, и один из парней склонился над ним, чтобы расслышать беззвучный шепот.

- Что? – сказал он слишком громко, выпрямляясь. – Зачем он тебе? Я не знаю, где он, и знать не хочу!

Синие глаза умоляюще посмотрели на разъяренного бородача, но тут едва слышное царапанье раздалось за дверью, будто там скреблась собака, и исчерпавший этим свои силы избитый бродяга медленно сполз на пол. В щель потянуло холодным сырым воздухом, пророкотал неразборчиво гром, хорошо слышный в оцепенелом молчании, а потом оба товарища сорвались с места и со звериным рычанием набросились на пришельца, скорчившегося у двери и прикрывшего руками рыжеволосую голову. Тяжкие удары швырнули его ничком на земляной пол, он захлебнулся криком, когда жестокий пинок  пришелся на сломанные ребра, но тут раненый сказал очень тихо и слабо, но так, что нельзя было не подчиниться:

- Оставьте его, - и уже корчившемуся на полу, как выброшенная на берег рыба, человеку: - Наконец-то мы встретились снова. Я так рад... Если можешь – иди сюда.

Удивительно, но этот едва слышный, срывающийся голос был способен и приказывать, и придавать силы, и избитый почти до смерти бродяга последним усилием бросил себя через комнату, чтобы уронить голову на постель рядом с рукой лежащего, бесслезно всхлипывая от боли, любви и страха.

- Наконец-то... – повторил он очень мягко и ласково. Тонкие пальцы – единственное, что виднелось из-под бинтующего кисть полотна – зарылись в слипшиеся от грязи рыжие кудри, погладили впалую щеку, и все присутствующие с болью почувствовали, как невидимая стена отделяет их от тех двоих, словно ведущих сейчас какой-то неслышимый другими разговор. Избитый протянул грязную худую руку, почти таким же жестом погладил лицо и волосы лежащего, и тот улыбнулся. Мгновенно один из парней, взвыв не своим голосом от ревности и злости, оттащил рыжего от кровати и ударил его кулаком в лицо, потом еще и еще раз. Он был как бешеный, и ничто уже не могло остановить его после того, как учитель – любимый учитель! – был так ласков с этим подонком. За что ему это?!

Женщины в ужасе отвернулись от кровавого зрелища, второй, хоть и не принимал участия в избиении, полностью одобрял его, а рыжий уже даже не кричал, а только хрипел, как вдруг блеснул нестерпимо яркий свет, по комнате пронесся ветер, и громкий, гневный голос воскликнул:

- Прекрати!

Потрясенные, все закрыли лица руками, не в силах вынести этого ослепительного света, исходящего от фигуры в белом, стоявшей словно не касаясь земли. Никто не узнал бы теперь в божестве беспомощного раненого, такого близкого и человечного. А сейчас его слова гремели раскатами, в которых не осталось уже почти ничего земного:

- Вы все-таки ничего не поняли в этой истории! Но мой срок пришел, и я ухожу. Теперь вы пойдете сами, и пусть милосердие найдет дорогу в ваши слепые души!

Ученики и женщины только дрожали, не в силах произнести ни слова, но вдруг его голос стал тихим и печальным, он присел на корточки и дотронулся до плеча полумертвого рыжего.

- Ты можешь встать? – спросил он участливо, и тот, хватаясь за его руки, с трудом поднялся, шатаясь и почти теряя сознание от боли. Бог прикоснулся губами к кровавой маске изуродованного лица Иуды, и их фигуры начали медленно таять в воздухе, оставляя четверым осиротевшим людям лишь гаснущий огонь в очаге да неутомимый весенний дождь.

 

© Джуд 24.10.1997