Архивы Джуда

...Багровый свет сквозь сжатые веки – значит, закат. Начинается ночь, начинается кошмар.

Шаги все ближе, скрип половиц все пронзительнее – значит, кошмар уже совсем рядом. Стук засова – гулким ударом обрывается сердце. Значит, кошмар уже здесь.

Каждую ночь зарок себе – только молчи. Молчи, не отвечай, не кричи, даже стонать не смей. Молчание – единственное твое оружие, единственный знак того, что ты еще не побежден. Неважно, что никто, кроме тебя, этого знака не поймет. Только перед самим собой останься человеком...

Хруст зубов, скользкие соленые крошки во рту. Хруст костей, багровые сполохи под веками, животные судороги тела, которое никак не может понять, за что его калечат, и вопреки приказам гаснущего разума пытается уползти, спрятаться...

Все черно перед глазами – может, обморок, может, кровь склеила ресницы, а может, просто лампа погасла. Только все равно далеко еще до утра.

Которая ночь? После пятой сбиваешься со счета. Почему ты еще не умер? Почему не сошел с ума хотя бы? Чего ты ждешь, на что надеешься? В первую ночь ты думал: «Этого не может быть, это происходит не со мной» - ты не верил. И во вторую, услышав шаги и стук засова, молился: «Пусть это будет только сном, страшным сном, пожалуйста...» - ты все еще не верил. На третью ночь, извиваясь на скользких от крови досках, ты умолял: «Кто угодно, помогите мне! Вытащите меня отсюда, сделайте хоть что-нибудь!» - ты все еще не верил, что никто не придет.

А потом... а потом тебе стало все равно. Этого уже не вылечить. Ночью меньше, ночью больше до смерти – все равно уже близко. Только смутная надежда – не сегодня ли? – угасающие непроизвольные корчи и слабая жалость к этому несчастному миру.

Синий свет, если удастся чуть-чуть разлепить веки – значит, уже утро. Значит, через несколько часов тебя обольют соленой забортной водой, от которой огнем полыхнут раны, натянут на мокрые плечи латаную тунику и, сунув в руки стопку потрепанных книг, потащат на очередное представление. Кто-то другой внутри тебя будет хриплым безразличным голосом подавать реплики вдохновенному жрецу, а потом на помост выскочит сытая, до краев налитая силой и самодовольством мразь и примется прыгать с мечами, точно так же сладострастно хакая, как...

Взгляды из толпы – равнодушные, любопытствующие, сочувственные. Что в них толку? Никто не придет, а и пришел бы – поздно. Сегодня, или завтра, или, может быть, послезавтра.

Золотой свет сквозь сомкнутые веки – что это? Под мокрой, соленой щекой – теплое плечо, от него пахнет новым полотном и речной водой. Жесткая ладонь бесконечно бережно гладит тебя по волосам. На пальцах алые следы – что?! – ах, нет, это всего лишь вишневый сок...

... Обычно, стоит несколько мгновений посмотреть пристально на человека – и он почувствует это, беспокойно завертит головой, разыскивая, откуда нацелен взгляд. Но, видать, слишком много любопытных глаз мерили сейчас заморенного арранта в углу помоста, и он не поднимал головы. А ты ведь все понял, с первого мгновения, с первого взгляда на обморочную белизну заострившихся скул, на деревянную неподвижность оцепеневшего от боли тела, и мысленно кричал во весь голос: «Посмотри на меня! Не сдавайся, не смей сдаваться!» Он долго не слышал, а может, не хотел слышать, - а потом медленно поднял голову.

Ты сказал себе: «Да. Я не ошибся.» Ты уже видел это – словно подернутые пеплом глаза, усталое безразличие и тусклые искорки отвращения. Поздно, он уже сдался. Когда-то он был красивым и лукавым, удачливым и веселым...

И тогда ты шагнул вперед.

Ты хотел помочь ему спуститься с помоста, но он отшатнулся от твоей руки с ужасом. Он смотрел в твои глаза и ничего не понимал – боялся твоего гнева и не верил в твою жалость. Поэтому ты просто повел его за собой: все еще впереди, парень, просто я не смогу сейчас объяснить тебе это. И когда за спиной послышался сдавленный стон, ты не сразу догадался обернуться – а аррант уже падал, падал, и недоумение на его лице стремительно сменялось умиротворенным счастьем. Наконец-то, думал он. Сегодня. Сейчас.

(с) Джуд, 24.06.2004